Статьи, публикации, мемуары, выдержки из книг


 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В.Григорян (г.Москва - г.Сыктывкар)

ГОЛОС ВО ТЬМЕ

“СОБОРНИКИ”

Владимир Осипов. Впервые я услышал это имя в конце восьмидесятых годов. В православие в то время пришло много людей, чей патриотизм оказался несовместим с правдой о коммунистической идеологии. Выяснилось, сколько бед принесли России большевики-интернационалисты, как боролись они с Церковью, губили русскую деревню...

На этой волне и возникло общественное движение, которое объединило, прямо или косвенно, большую часть православных патриотов. Это был Союз Христианского Возрождения. Его участники, которых стали впоследствии называть “соборниками”, открыто подняли тогда вопрос о будущем русской государственности. В борьбе со сторонниками монархии светской, по “английскому образцу”, “соборники” сумели привить российскому православному миру идеал монархии православной, чью судьбу, как и имя будущего монарха, должен определить Всероссийский Земской Собор...

Сейчас эти споры могут показаться смешными. Стало ясно, что для создания христианского государства нам не хватает самой “малости” - сознательно православного народа. Что партийно-промышленная олигархия полномочиями ни с кем делиться не собирается. Но если власть сейчас попытается навязать нам монарха-марионетку (а разговоры об этом ведутся постоянно), то ей придется столкнуться с мощным сопротивлением именно православных мирян. Мы, русские христиане, знаем, какого царя хотим и почему он нам необходим. А это немало и хорошо уже тем, что способно уберечь нас от ложных политических увлечений.

Такое положение вещей, во многом, сложилось благодаря человеку, вставшему во главе Союза, и имя которого нам, новообращенным, поначалу мало что говорило. Но чем дальше, тем сильнее мне лично Владимир Осипов нравился. Строго православный взгляд на вещи сочетался у него с добротой и тактичностью, патриотизм - с духовной культурой.

Как выяснилось, большую часть сознательной жизни Осипов провел в советских лагерях. А в начале семидесятых годов стал широко известен и у нас в стране, и за границей благодаря созданию православного журнала “Вече”. Единственного, наверное, издания за все годы советской власти, которое бесстрашно, с указанием адреса и имени редактора, бросило вызов безбожникам.

* * *

Не ведал - не гадал, когда ехал в начале этого года в Москву, что окажусь у Владимира Осипова в гостях. Внешне он похож на учителя провинциальной школы, речь неброская, правильная, без всякого желания произвести благоприятное впечатление. В красном углу множество икон, в основном простеньких, штампованных. Круглый стол со скатертью, большие картины, написанные самим Владимиром Николаевичем и его женой Натальей Леонидовной. Мне все это нравится. Я верю людям, которые здесь живут.


ПАМЯТНИК МАЯКОВСКОГО

“Я был крещен в пятилетнем возрасте, в эвакуации. Мои родители - школьные учителя, побоялись сделать это сразу после моего рождения, это был 38-й год, время наибольшего ожесточения власти против религии. Крестила меня бабушка, после того как мама заболела тифом. Мама после этого быстро выздоровела...” - начинает свой рассказ Владимир Николаевич.

* * *

В 13 лет Осипов, как это часто бывает с верующими мальчиками, стал атеистом. Эта “детская болезнь” приносит много несчастий, надолго ослабляет душу, но на всю жизнь прививает отвращение к безбожию. Бунт против Бога продолжался у Владимира Осипова десять лет и закончился лагерным сроком.

Но расскажем все по порядку. После школы Владимир, блестяще сдав экзамены, поступил на исторический факультет Московского университета. Мечтал послужить России как ученый - стать новым Карамзиным. Жизнь вскоре развеяла эти надежды. Все началось с цинизма сокурсников-коммунистов, тех, что ныне сидят в правлениях банков, концернов и клянутся в верности демократии. Для юноши-идеалиста, воспитанного на примерах “пламенных революционеров”, столкновение с советской действительностью было болезненно. Незадолго до окончания учебы КГБ забрал его товарища по курсу Анатолия Иванова. За “неправильную” ученическую работу о XX съезде партии. Как порядочный человек, Осипов выступил в защиту арестованного. Это произошло 9 января 1959 года, на перемене, после скучнейшей лекции по педагогике. Через 3 часа Владимира исключили из комсомола, через несколько дней - из университета. В общежитии на Ленинских Горах его навестил милиционер и попросил убираться на все четыре стороны.

* * *

Примерно в это же время в Москве был воздвигнут памятник Маяковскому. Состоялся официальный митинг, на котором официальные поэты прочли свои стихи. Но дальше события стали развиваться в непредусмотренном русле. Из толпы на постамент полезли некие молодые люди, которые тоже оказались поэтами - Юрий Галансков, Владимир Вишняков, Аполлон Шухт, Анатолий Щукин и др. Стихи их по терминологии КГБ “искажали советскую действительность”, но на самом деле всего лишь выражали боль этих молодых людей за свой народ. Это было так неожиданно, что толпа не расходилась до поздней ночи. Лишь страх перед закрытием метро очистил площадь. Так с тех пор и повелось - собираться часам к восьми у памятника и до часу ночи читать и слушать стихи, общаться. Приходило всякий раз человек по триста-четыреста.

* * *

В апреле 61-го, в очередную годовщину гибели Маяковского, народу собралось особенно много - две-три тысячи человек. После того как Анатолий Щукин прочел с виду невинную строчку: “Будешь сыт ли кукурузой?” дружинники-комсомольцы решили, что здесь оскорбляют Партию, и набросились на поэта. Заодно прихватили Осипова. Он хоть и стоял спокойно, но один из комсомольцев крикнул: “ Хватайте вон того в шапке, он у них главный”. Отчасти это соответствовало действительности. К тому времени Осипов издавал свой рукописный журнал “Бумеранг” и стал человеком известным. Щукину дали 15 суток, Осипову -10. Пять дней скостили за то, что он отверг на суде обвинение в нецензурной брани. “Я вообще никогда не сквернословлю”, - спокойно сказал Осипов. Ему поверили. Что интересно, судьи, следователи верили ему и в дальнейшем. Им как-то сразу становилось ясно, что этот человек врать, изворачиваться в принципе не способен.

* * *

Эта отсидка стала прелюдией к настоящему, большому сроку. Тот кружок, который сформировался вокруг Осипова, чем дальше, тем больше дрейфовал в сторону антисоветчины. Когда вспыхнули бунты в Муроме и Александрове (против произвола милиции), ребята съездили туда для изучения обстановки. Казалось, еще немного и против существующего строя поднимется весь народ.

Убеждения у бывших ленинцев сложились самые левацкие, анархические. Они верили в “социализм с человеческим лицом”, мечтали об отмене государственной монополии на власть. В 61-году этот “треп” принял особенно опасный характер. Дело в том, что отсидев два года в психушке, вышел в это время на свободу Анатолий Иванов. Тот самый, за которого Осипов заступился в университете. В клинике для душевнобольных Иванов познакомился с человеком еще более решительным, чем он сам, неким Ременцовым, теоретиком террора. На Владимира и его товарищей призывы к террору большого впечатления не произвели. Этот путь был рассмотрен и отвергнут, но разговоры дошли до соответствующих инстанций. Иванова и Ременцова отправили обратно в психушку, на “долечивание”, а Осипова (и еще двоих) в печально знаменитый “Дубровлаг”.

Это наказание обернулось для него благословением. Там, в Мордовии, он обрел веру.

ПЕРВЫЙ СРОК

В Дубровлаге в то время существовало для политических заключенных множество лагерей - мужских, женских, отдельно для иностранцев и т.д. В каждом сидело, обычно, по несколько тысяч человек. Передвижение внутри зоны было свободным, возможности выбора друзей и учителей самые широкие. Духовное лидерство чаще всего принадлежало православным. О камень их веры разбивались те утопии, что процветали на воле. Благодаря чему сотни молодых людей садились в лагерь за марксизм, анархизм и прочие “измы”, а выходили на свободу глубоко православными людьми.

Как только начальство узнало, что Осипов “ударился в религию”, его немедленно перевели в зону для верующих. Хотели, таким образом, избежать распространения “заразы”, а в результате помогли Владимиру Николаевичу укрепиться в вере. Они не понимали, что сотня полуверов не так для них опасны, как один по-настоящему православный человек. Слишком привыкли людей по головам считать.

* * *

Лагерь “для религиозников” был в то время полон народу, так как Хрущев усилил гонения на православие. Много было священников, диаконов, мирян. В основном “катакомбников”, тех православных, которые не признавали соглашений Церкви с советской властью, обвиняли Московскую Патриархию в сотрудничестве с коммунистами. В целом эти суждения были несправедливы. Но не стоит забывать, что Патриарх Алексий (Симанский), стоявший тогда во главе Церкви, относился к “катакомбникам” с большим сочувствием. Он понимал, что православие - это величественная, полноводная река, которая течет не как нам хочется, а так как должно.

Из “катокомбников” Осипов особенно близко сошелся с одним диаконом, который все укорял его за увлечение табаком. Так что курить приходилось озираясь, нет ли где поблизости нового друга.

- Не то что входит в нас, а то что выходит, - вспомнил как-то раз Владимир святоотеческие слова.

- Дым выходит, - кратко заметил диакон.

Ответ оказался столь метким, что одним курильщиком в лагере стало меньше.

“А однажды, - рассказывает Владимир Николаевич, - он меня подробно исповедовал, не знаю как еще назвать наш долгий разговор. После того как я о всех своих грехах рассказал, диакон начал задавать вопросы, которые мне казались не слишком существенными.

- В партии был?

- Нет, не был

- А в комсомоле?

- В комсомоле был.

Диакон надолго замолчал, глядя на меня с огромной жалостью. Наконец, тяжело вздохнул и сказал с надеждой в голосе: “Ну ничего, Бог простит”. На меня это произвело очень сильное впечатление”.

* * *

Сидели в лагере и батюшки из Московского патриархата. Один из них, например, был посажен за книгу, которая называлась “Крест и звезда”. В ней отважный священник предсказал, что атеистов в борьбе с христианством неминуемо ожидает поражение. От него Осипов многое узнал о Церкви.

* * *

“В лагере я стал не просто православным, монархистом, но и впервые, по настоящему, задумался над своей национальной принадлежностью. Украинцы мне повторяли: “Москаль, москаль”, немцы тоже давили”, - говорит Осипов. Как иной раз исповедимы пути человеческие! Стоило честному, образованному юноше попасть в отчаянное положение, как немедленно вспомнились и вера и царь и Отечество. Сколько воду не мути - все равно “Н” два “О”, так и с русским человеком.

“ВЕЧЕ”

Оказавшись на свободе, Владимир Осипов устроился работать пожарником в городе Александрове. Том самом, где в начале шестидесятых народ, возмущенный убийством парня, взбунтовался против местной милиции. Еще в лагере Владимир Николаевич думал, чем займется, когда выйдет на волю. Вскоре ответ был найден. Власть тогда разгромила редакцию “Молодой Гвардии” - прекрасного, культурного журнала, вина которого состояла в прорусских настроениях. В нем много места уделялось отечественной истории, поднимались на щит Достоевский, братья Аксаковы, свергались с пьедестала такие “радетели за народ” как декабристы. Тонкая пленка коммунистической фразеологии никого не обманывала.

Однажды журнал подсунули Брежневу. После знакомства с оборотами типа “и вот стоит на пепелище Иуда и гогочет” вождь впал в беспокойное состояние духа. Так Россия лишилась единственного издания, которое хоть как-то отвечало ее чаяниям. Образовавшуюся пустоту и решил заполнить Осипов. Работать ему в Александрове приходилось сутки через трое. И вот один день он стал посвящать тушению пожаров, а остальные три объезжал авторов, машинисток, корпел над рукописями. Первый номер журнала “Вече” был выпущен 19 января 1971 года. Органы безопасности были смущены тем, что в журнале, во-первых, нет прямых политических выпадов, во-вторых, указаны имя и адрес редактора. Так что и ловить никого не нужно и зацепиться не за что. Известно, как впадает в ступор собака, когда “враг” вместо того, чтобы убегать, вдруг поворачивается к ней лицом. Нечто подобное произошло в тот раз и с властью. Она растерялась.

* * *

Религиозную часть журнала решено было доверить отцу Дмитрию Дудко. Он писал о текущей церковной жизни, рассказывал о истории православия, обрядах, публиковал свои размышления, проповеди.

О.Варсанофий Хайбулин написал о страдальце и подвижнике епископе Афанасии Сахарове, стал публиковаться и отец Сергий Желудков, известный своими статьями о том, что религия ни в чем не противоречит науке. Иногда возникала полемика. Например, на обсуждение был поставлен вопрос - почему Патриарх Пимен тем русским, что оказались за рубежом, советует воспитывать детей в вере, а живущим в России ничего подобного не говорит. Генадий Шиманов говорил о проблемах христианской семьи, Дмитрий Жуков напечатал большую, очень толковую статью о различных толках в старообрядчестве.

В девятом номере вышла большая статья о явлениях Божией Матери в Египте. В апреле 1968 года Она впервые появилась над куполом коптской церкви в одном из пригородов Каира. Это явление повторялось пять или шесть раз по тринадцатым числам каждого из последующих месяцев. Были сделаны даже фотографии. Что означали эти явления? Владимир Николаевич полагает, что 68-й год стал для мира началом той нравственной катастрофы, плоды которой мы сейчас начинаем пожинать. Ведь именно тогда началась “сексуальная революция”, которая смела все преграды в обществе на пути пороков.

В журнале выходили и официальные послания патриарха Пимена, но вместе с тем и обращение Солженицына к Патриарху, в котором писатель задал вопрос, как долго Церковь будет безропотно терпеть унижения, молчать о своем положении?

В другом номере появилась статья, которая, как после выяснилось, вызвала особое раздражение у гебистов - “Глумление по-иркутски”. В нем рассказывалось, как местная власть в Иркутске, потребовала от священников крестить людей только после того, как они заполнят подробную анкету, с указанием места работы, жительства, ответами -когда пришел к вере, почему пришел и т.д. После появления в “Вече” статьи об этом, “иркутский эксперимент” был Москвой запрещен. Подобных материалов о гонениях на верующих было несколько. И всякий раз это влияло на власть самым благотворным образом. Известно было, что часть номеров журнала уходит на Запад.

* * *

Второй раздел был посвящен охране памятников, экологии. Так гвоздем первого номера стала статья Михаила Кудрявцева “Судьба русской столицы”, об архитекторах варварски разрушающих и перестаривающих Москву. В третьем номере “Веча” вышел материал “Сколько нам осталось жить”, в которой впервые был поднят вопрос о демографической ситуации в России. О том, что прирост русского народа катастрофически снижается, обезлюдели целые области - Псковская, Калининская, Новгородская, Костромская и др.

Третий раздел рассказывал о славянофилах, философии Константина Леонтьева, здесь печатались материалы о Достоевском, Победоносцеве, Розанове.

* * *

Круг авторов сложился довольно широкий - около тридцати человек. После того как был готов очередной номер, Осипов объезжал трех знакомых машинисток. Они печатали около пятидесяти экземпляров, которые рассылались в разные города, например Василию Белову в Вологду. Еще 20 экземпляров готовил Горячев в Ленинграде, столько же Петр Дудочкин в Твери. Это видимая часть тиража. “Самиздат” тогда действовал все активнее, множество пишущих машинок по всей стране стучали ночи напролет.

Нельзя сказать, что КГБ делало вид, что ничего не замечает. Регулярно проводились беседы с авторами, знакомыми редактора. Дважды Осипова хватали в Москве милиционеры, составляли протоколы о том, что он якобы живет в столице без прописки. Третий протокол означал для Владимира Николаевича - год в лагере для уголовников. Появляться в Москве стало опасно. Встречи с авторами, помощниками пришлось перенести на периферию, встречаться где-нибудь на полпути между столицей и Александровым. Номера обсуждались в буфетах, скверах, музеях.

Впрочем, у гебистов тоже имелись свои понятия о чести. Когда умер Юрий Галансков и Владимир Николаевич поехал в Москву на панихиду, его не тронули. Хотя стоило, буквально, только руки протянуть, чтобы упечь Осипова в тюрьму. Но бесконечно все это, конечно, продолжаться не могло. 30 апреля 1974 года Андропов подписал распоряжение о возбуждении уголовного дела по факту издания “антисовестского журнала “Вече”. На этом история выпуска журнала заканчивается, хотя его номера еще много лет ходили по рукам.

Значение “Вече” трудно сейчас оценить по достоинству. В те годы росло разочарование в советской идеологии. Возникал вопрос, что делать дальше, на каких основах строить жизнь? Либеральных, неомарксистких? На православных, патриотических - ответило “Вече”. Как круги по воде этот ответ разошелся по всей России, для тысяч людей стал решающим.

СНОВА В ЛАГЕРЕ

На вопросы следователей он отвечал немногословно: “Не скажу”, “Не знаю”, “Не скажу по моральным соображениям”. Ничего не подписывал даже в тех случаях, когда никого не мог подвести. Результаты оказались неожиданными. Во-первых, гебисты стали его уважать, во-вторых, они лишились тех мелких, но опасных для подследственного зацепок, из которых чаще всего и “шьются” дела. Было снято даже одно из обвинений - в получении гонораров от эмигрантских антисоветских изданий. Случай в практике госбезопасности редчайший. Обычно число обвинений, наоборот, растет как снежный ком. Осипову могли дать десять лет спецрежима (это когда в полосатые одежды наряжают и пр.), а дали восемь лет строгого.

* * *

Условия заключения политических к этому времени претерпели сильные изменения. Каждый лагерь был разделен на крошечные зоны, человек на 30. Вместе с Осиповым сидели теперь “шпионы” - люди, которые дали себя завербовать, но не успели потрудиться на новом поприще, бандеровцы, лесные братья, власовцы. Один из власовцев Сергей Соловьев особенно Владимиру Николаевичу запомнился. Юношей тот попал в плен к немцам, стал офицером РОА. Потом снова лагерь, на этот раз уже на Родине. На свободу его выпустили только в 78-м году. Почти вся жизнь этого человека прошла за колючей проволокой, но, как ни странно, он был горячим патриотом и по настоящему православным человеком.

Похоже сложилась судьба и “катакомбника” Калинина. Почти мальчиком, в 44-м году его арестовали за веру. Забрали прямо с фронта, где он служил в артилерии. С тех пор Калинин провел на воле только один год, в середине пятидесятых (правда, за это время успел создать общину). “Молился он истово, - вспоминает Осипов, - в четвертом часу утра проснешься, а он уже шевелится у себя в углу. Специально вставал на два или три часа раньше остальных. Потом когда работал, видно было, что молится. Начальство его очень любило. Работал Калинин как вол, делал полторы-две нормы, причем заканчивал все дела часам к трем дня. И тогда молился уже без помех. Когда он спал, и спал ли вообще, я не знаю. Он был с Кубани, из казаков. В тридцатые годы их выслали в товарняках в Сибирь, потом война, один лагерь, другой...” И так всю жизнь - страдания и молитва.

* * *

Самые светлые воспоминания о лагере были связаны с празднованием Рождества и Пасхи. Русские, украинские и армянские националисты - часто политические противники - собирались в каком-нибудь закутке, например, в каптерке. Варили чай, иногда были конфеты и печенье, а иной раз обходились хлебом. Случалось, что в разгар молитвы к ним вламывались охранники. Но заставить заключенных разойтись они не могли...

ЗА ВЕРУ ЦАРЯ И ОТЕЧЕСТВО

Тяжело писать о живых. Особенно когда речь заходит о дне сегодняшнем. Все в движении, спорно, о чем-то говорить тяжело, не отболело еще, а то, что радует, не проверено жизнью. Самым ярким эпизодом в жизни Владимира Николаевича после выхода из лагеря стало, наверное, создание всенародного движения за прославление Царя-Мученика. Собрано было много десятков тысяч подписей. И Священный Синод, в конце концов, был поставлен перед необходимостью начать работу по канонизации.

В 92-м году, во время Архиерейского собора, когда решался вопрос о создании самостоятельной Украинской Церкви, и патриархия уже готова была пойти на уступки, именно Союз Христианского Возрождения громко и решительно выступил против.

Три дня стоял Осипов со своими “соборниками” и православными украинцами на пути в Троицкий собор. Три дня ходили мимо них владыки. “Как на Голгофу иду”, - обронил тогда будущий раскольник митрополит Филарет. Наконец стало ясно - разделения не будет. Трудно судить сколь велика в этом была заслуга Союза. Но одно ясно, стояние это, с утра до ночи поддерживало архиереев, напоминало им о голосе православного народа. А он, как известно, “глас Божий”.

Мы не знаем, как делается история, кто поворачивает “стрелки”. Таких людей, как Владимир Николаевич, мир неизбежно оттесняет от праздничных столов. Ведь слишком они честны, простодушны. Но за эти самые качества, как мне кажется, избирает их Господь для тех незаметных великих дел, благодаря которым все, собственно говоря, держится и движется.

 

 

Николай Митрохин
АНАРХИСТЫ В АНТИСОВЕТСКОМ ПОДПОЛЬЕ

История эта началась осенью 1957 года, когда на третьем курсе дневного отделения исторического факультета МГУ образовалась небольшая студенческая группа. Ее неформальным лидером безусловно являлся Анатолий Михайлович Иванов (1935 г.р.). Ироничный сын московских учителей, он выделялся своими лингвистическими способностями (на студенческих вечеринках пел на французском языке, что-нибудь из репертуара Ив Монтана) и тем, что он не был членом ВЛКСМ.

Двое других членов группы - Владислав Краснов (1937 г.р.) и Владимир Николаевич Осипов (1938 г.р.) тоже были люди известные: первый - бывший комсомольский секретарь курса (Иванов называл его "сатаной спустившимся с божественной горы"), второй - активный участник поездок "на целину", имевший кучу приятелей.

Близки к кружку были еще двое студентов Юрий Сорокин (1937 г.р.) и Юрий Зубков (1937 г.р.).

Разные люди учились на курсе, разные группки они создавали - были объединения отслуживших в армии, иностранцев, детей московской научной интеллигенции. Но группа Иванова отличалась от всех - вокруг ее идейного лидера объединились студенты, относившиеся к "соввласти" мягко говоря критически.

Еще в конце 1956 года разочаровавшийся в марксизме Осипов и Иванов, отринувший коммунистическую идеологию еще подростком, занялись, отдельно друг от друга, подыскиванием идейной и теоретической базы под свои "антимарксиские" убеждения. Осипов нашел себя в ницшеанстве (до середины 60-х дореволюционные издания Ницше на русском языке можно было спокойно заказать в читалке Исторической библиотеки). Свои чувства восемнадцатилетний юноша выражал в стихах:

"На брошеный берег гляжу равнодушно,
проклятья оставив ему.
Иссохшему черепу больше не нужно
твердить постоянно свое "Почему?!!"
Оставлено все, что на береге лживом
пропитано хмельной струей,
где жирный педант, улыбаясь красиво,
марксизмом сулит нам душевный покой."

Иванов пошел другим путем, читая в той же Историчке труды по этнографии и лингвистике он наткнулся на работы Бакунина и начал штудировать их, видя перед собой прекрасный образчик критики Маркса. Позднее однако он уже мог цитировать Бакунина страницами и "заразил" анархо-синдикализмом примкнувшего к компании Осипова.

Сформировавшаяся группа "клеветников" повела атаку на догматику высшей школы. Много читали, агитировали однокурсников, писали доклады: 25 декабря 1957 года на семинаре по истории КПСС Осипов прочитал свой доклад "Роль комитетов бедноты в преобразовании деревни". В докладе он "с антимарксистских" позиций подверг критике политику РКП(б) в деревне, за что был резко осужден руководителем семинара. Позднее он написал доклад для этого семинара однокурснику - тема "Декрет о земле" смысл тот же что и в предыдущем.

Осенью 1957 года на истфаке случилось ЧП. Руководство бюро ВЛКСМ было арестовано по обвинению в создании антисоветской организации - так началось знаменитое "дело Краснопевцева". На факультете началась маштабная чистка - выгоняли стиляг и неблагонадежных. Под горячую руку попался и Иванов, никого из арестованных не знавший, - ему припомнили тост сказанный в узком кругу на 7 ноября "Выпьем за елико возможно меньшее число грядущих годовщин". 28 декабря 1957 года состоялось комсомольское собрание, на котором было заявлено: "Пока на факультете не переведутся ивановы - не перестанут плодиться осиповы." Иванов был изгнан (после настоятельных просьб родителей его восстановили на заочном отделении), а Осипова отстояли друзья: "Свой человек, исправится."

Первая половина 1958 года для Осипова и Иванова прошла спокойно, а 30 июля случилось знаменательное для студенческой Москвы того времени событие: был открыт памятник Маяковскому. После церемонии открытия памятника официальные и неофициальные поэты почитали свои стихи, около них постояла удивленная этим зрелищем толпа и многим это настолько понравилось, что они договорились встретиться здесь же через неделю. Так началась ставшая уже легендарной "площадь Маяковского" - центр оппозиционной студенческой молодежи 1958-1962 годов.

Иванов узнал о собраниях на площади вскоре после открытия памятника и вместе с приехавшим в очередной раз с целины Осиповым стал регулярно наведоваться туда вербуя "антисоветски настроенную" молодежь. К октябрю 1958 года уже сложился кружок, в него вошли: Иванов, Осипов, Анатолий Иванович Иванов (по кличке Рахметов, 1933 г.р.), поэт и переводчик Александр Никифорович Орлов (псевдоним Нор, 1932 г.р.), Евгений Щедрин (1939 г.р.), Татьяна Герасимова. Кружок в основном собирался в московском районе - Рабочий поселок на квартире Рахметова. Читали доклады, (в частности, Иванов прочел свою работу "Рабочая оппозиция" и диктатура пролетариата") спорили, начали собирать материалы для издания литературного журнала.

В конце 1958 года собрания кружка прекратились - 20 декабря 1958 года у Анатолия Михайловича Иванова прошел обыск по делу о изготовлении и распространении антисоветской литературы. На обыске была изъята рукопись "Рабочей оппозиции... " (в работе Иванов противопоставлял два направления в социализме - одно нехорошее и неправильное, идущее от Маркса и Ленина, другое ему противостоящее, идущее от Бакунина через "рабочую оппозицию" Шляпникова и Коллонтай к югославским "рабочим советам" и венгерской революции 1956 года).

Оказалось, что еще в начале 1958 года Иванов через Осипова познакомился с молодым поэтом, дипломником Московского Энергетического Института Игорем Васильевичем Авдеевым (1934-1991). Авдеев попросил Иванова написать статью о "деле Краснопевцева", хотя тот знал о нем только по слухам. Авдеев хотел показать статью своим приятелям и пользоваться ею в дальнейшем в качестве агитационного материала.

Иванов статью, под названием "Ждущим" написал, поставил под ней псевдоним - "Манулин" и Авдеев увез ее с собой в город Сталинск-Кузнецкий (ныне Новокузнецк), куда был распределен. Там он быстро попал в поле зрения местного КГБ, 5 декабря 1958 года у него провели обыск, нашли статью Иванова, узнали у Авдеева кто ее автор и передали все материалы по делу в Москву.

Через месяц после обыска, 31 января 1959 года Иванова прямо из зала Исторички увезли на Лубянку. Осипов, узнавший о аресте друга с опозданием, 9 февраля 1959 года выступил перед курсом с протестом против действий КГБ, за что в тот же день был исключен из комсомола и университета.

5 мая 1959 года состоялся суд над Авдеевым и тот на шесть лет был послан в мордовские политлагеря в помощь деревообрабатывающей промышленности. Иванов на суде не присутствовал - он был признан невменяемым (помогло то, что в свое время он через психушку откосил от армии - это в середине 50-х было так же модно, как и сейчас) и отправлен для лечения в Ленинградскую спецпсихбольницу.

В психушке Иванов времени даром не терял - заводил полезные знакомства среди таких же как и он "политпсихов" - студенческой молодежи из разных городов, украинских националистов. Вскоре - в августе 1960 года он был освобожден.

Выйдя на свободу он обнаружил, что молодежное движение на площади Маяковского, возникшее в 1958 году и затухшее было в 1959 - возродилось. Вновь по выходным у памятника "тусовались" студенты и молодые рабочие, вновь самодеятельные поэты читали свои стихи, а добровольные чтецы-декламаторы озвучивали забытых и запрещенных поэтов "серебрянного века", Ахматову, Пастернака.

К октябрю 1960 года вокруг Иванова (он получил кличку "Новогодний") и Осипова (он тогда взял себе конспиративную кличку "Скворцов") сложилась плотная компания "заводил "Маяка": Иванов-Рахметов, Виктор Хаустов, Эдуард Самуилович Кузнецов (1939 г.р.), студент плехановского института Вячеслав Константинович Сенчагов (1940 г.р.), Юрий Тимофеевич Галансков (1939 г.р.), поэты Апполон Шухт, Анатолий Щукин, Виктор Вишняков (псевдоним Ковшин).

Эти люди постоянно приходили к памятнику, приглашали и приводили своих знакомых, ограждали поэтов и чтецов от бухих работяг и комсомольских оперотрядовцев. Словом, "держали" место.

Довольно быстро в этой пестрой компании стало заметно деление на две группы - "политиков" и "поэтов". Политики хотели оформить людей с "площади Маяковского" в некое оппозиционное движение, "поэты" - предпочитали заниматься чистым искусством.

Идеологической базой "политики" выбрали "анархо-синдикализм" (воспитанные в советских школах они пока не могли принять чистую "буржуазную идеологию"). Во все той же Исторической библиотеке Иванов и Осипов нашли свободно выдававшиеся книги Ашера Делеона "Рабочие Советы в Югославии", французкого анархо-синдикалиста Жоржа Сореля "Размышления о насилии", Бакунина "Государственность и анархия", Каутского "Против Советской России". Основным "толкователем" текстов был безусловно Иванов, но и Осипов старался от него не отставать - брал на себя все организаторские функции.

Зимой 1960-61 годов нередки были собрания "маяковцев" на частных квартирах - обычно это происходило в ночь с субботы на воскресенье. Собирались большими компаниями, спорили, читали стихи. В некоторые такие собрания члены кружка Иванова-Осипова (в который входили также Кузнецов, Хаустов, Сенчагов и, отчасти, Галансков) пытались использовать для агитации и пропаганды - читали доклады по советской истории, выступали с речами. Однако, редко, когда эти выступления воспринимались всерьез, основной массе слушателей были больше по душе стихи.

Особенно активную деятельность члены кружка развернули летом 1961 года. 28 июня 1961 года Осипов представил приятелям свою программу создания подпольной антиправительственной организации анархо-синдикалисткого толка. Программа была написана в единственном экземпляре зачитана Иванову, Кузнецову, Хаустову, Сенчагову и представителю Галанскова - Анатолию Викторову в Измайловском парке. После обсуждения программы - текст ее был тут же сожжен. Сейчас Осипов считает, что после прочтения программы собравшиеся сочли себя членами единой группы.

В это же время в городах Муром (30 июня) и Александров (9 июля) Владимирской области прошли народные волнения (связанные с "беспределом" творимым милицией) - толпы штурмовали здания городских управлений внутренних дел.

На площади Маяковского о событиях в Муроме узнали почти сразу. Было решено отправить экспедицию и написать об этом листовку. Кузнецов и Сенчагов съездили в Муром за сведениями и там же узнали о аналогичных событиях в Александрове. Вскоре Осипов, Кузнецов и Хаустов также съездили в Александров - расспрашивали очевидцев. Однако листовка так и не была составлена.

6 октября Осипов, Иванов и Кузнецов были арестованы по т.н. "делу Бокштейна". Илья Вениаминович Бокштейн (1937 г.р.) был личностью на площади Маяковского известной, как очень неплохой поэт и человек с некоторыми "странностями", например, он агитировал против советской власти любого, кто соглашался его слушать - даже бойцов комсомольских оперотрядов. В конце концов он был арестован по обвинению в антисоветской пропаганде.

Однако на первых же допросах Осипова, Иванова и Кузнецова кроме "антисоветчины" всплыло и другое - следователи стали распрашивать арестованных о подготовке терракта - плане убийства Хрущева или проекте "Космонавт".
Еще в 1959 году в Ленинградской психушке Иванов познакомился с политпсихом Виталием Ременцовым (1935 г.р.). Этот человек с неясной биографией, представлявшийся то бывшим моряком, то сотрудником "органов", пострадавшим за свои либеральные убеждения считал, что ему необходимо убить Хрущева, что бы затем выступить на открытом процессе и разоблачить преступления сталинизма, пока народу не "заткнули рот кукурузой". После психушки Иванов продолжал подерживать с ним отношения, хотя и посмеивался над его планами.

Однако позднее мнение Иванова о терроре изменилось. Летом 1961 года он предложил Осипову, Кузнецову, Хаустову и Галанскову подумать над следущей идеей - Хрущев ведет авантюристичную внешнюю политику, направленную на эскалацию войны, и тут возможен "Гаврила Принцип наоборот1 " - т.е. убийство Хрущева повлечет за собой передотвращение войны. Идея была воспринята всерьез. Кузнецов даже пытался устроиться почтальоном вблизи правительственной трассы по Ленинскому проспекту, чтобы выбрать "место". Кроме того Кузнецов и Хаустов нашли человека у которого хранилась мелкокалиберная винтовка и договорился с ним о ее заимствовании с случае необходимости (правда не стал объяснять, зачем она ему понадобиться).2 Однако в проекте, который даже не начал как следует раскручиваться, сразу обнаружился прокол - Галансков, поддержавший поначалу инициативу, передумал и стал вести закулисную игру против главного "экстремиста" Иванова. Предполагалось оказать давление на Осипова, что бы тот отказался от опасной затеи, а самого Иванова физически изолировать на время XXII съезда КПСС (17-31 октября 1961 года).

Кое-что Галансков успел даже предпринять: в конце сентября на очередной вечеринке известный ныне диссидент, а тогда еще совсем молодой человек Владимир Константинович Буковский (1942 г.р.) гипнотизировал пьяного Осипова, а Галансков начал задавать ему вопросы о подготовке терракта. Но тот молол что-то настолько несвязное что от него отстали. Через неделю Осипова, Иванова и Кузнецова арестовали.

Оказалось что все свои планы Галансков обсуждал с Буковским и Анатолием Щукиным. Щукин в свою очередь поделился со своим бывшим одноклассником и другом Сенчаговым, а тот испугавшись - до него информация дошла в виде слуха "Иванов и Осипов хотят взорвать съезд" пошел за советом к своему старшему товарищу, специалисту по Латинской Америке Киву Майданнику, отцу известного ныне рок-критика Артема Троицкого. Либерально настроенный коммунист Майданник и посоветовал Сенчагову написать обо всем в КГБ, что тот и сделал. Про донос Сенчагова выяснилось в ходе следствия - арестованы были только те, кого он обвинил в экстремизме - "экстремистам" противопоставлялись хорошие ребята, которые занимались изучением поэзии - Иванов-Рахметов, Щукин, Шухт, Галансков и другие.

КГБ этот донос был чрезвычайно выгоден - как же отчитаться перед ЦК о разоблачении террористической группы прямо перед съездом, а заодно прихлопнуть поэтическую вольницу на площади Маяковского.

На следствии подельники повели себя по разному: Осипов и Кузнецов поначалу "уперлись рогом", Бокштейн ни от чего не отказывался - но ему вменялась лишь чистая антисоветская пропаганда, которая к тому же была подтверждена двумя десятками заявлений комсомольских оперов, которых он пытался разагитировать, а вот Иванов сразу занял позицию - "я псих, за себя не отвечал" и начал давать показания. По его показаниям следствию удалось принудить к признанию и Осипова с Кузнецовым. Паралельно прошли обыски и допросы большого числа "маяковцев" - кто-то начал давать показания (Иванов-Рахметов), кто-то держался (Хаустов, Мотобривцева), Галансков на время попал в психушку, а Буковский ушел в бега и полгода не появлялся в Москве. Воспользовавшись случаем власти закрыли "маяк" раз и на всегда.

Конечно, КГБ не интересовали идеологические мотивы действий группы - им хотелось доказать лишь то, что действия арестованных молодых людей можно им инкриминировать по трем статьям - 70 (антисоветская пропаганда), 72 (групповая антисоветская пропагада) и (террор). Основное время следствия заняло доказательство фактов антисоветской пропаганды (в том числе подготовки к печатанью листовок о событиях в Муроме и Александрове), "организации антисоветских сборищ на площади Маяковского" - тема террора почти не всплывала тем более Осипов с Кузнецовым опровергали факты. Однако Иванов "пожертвовал" Ременцовым, о роли которого в подготовке "терракта" из арестованных мог рассказать только он и обвинения попали в суд.

На скамье подсудимых по этому делу в итоге оказалось трое - Осипов, Кузнецов и Бокштейн. Иванов и свежеарестованный Ременцов, у которого при аресте нашли заготовленные листовки были в очередной раз признаны институтом им.Сербского психами, судимы закрытым судом и отправлены по спецпсихушкам (Иванов в Казанскую). Осипов с Кузнецовым получили по 7 лет, Бокштейн 5 и были отправлены в мордовские политические лагеря, чтобы под воздействием лагерного климата из анархо-синдикалистов стать верующими националистами. Но об этом в другой раз.

1 Гаврила Принцип - террорист убивший в 1914 году в Сараево эрц-герцога Фердинанда, что стало формальным поводом для начала I мировой войны.
2 Хейфец М. Русский патриот Владимир Осипов /прим.А.Кузнецова. //Континент, +27. С.212-213.